мысли об иконе

[катейка 0]

Когда смотришь на древнерусские иконы, ловишь себя на мысли о сходстве святых ликов с детскими лицами. Эта особая нежная, ласковая «детскость» заметно удавалась преп. Андрею Рублеву: взять, к примеру, хотя бы фрески Успенского собора во Владимире. И наоборот, изображая детей, изографы придавали им определенную «зрелость». Подчас ребенок визуально отличается от взрослого лишь своим масштабом да отсутствием бороды и усов. А если обратить внимание на икону кисти Прокония Чирина «Великомученик Димитрий Солунский и благоверный царевич Угличский и московский Димитрий» (строгановские письма, нач. XVII в.), то мы найдем младенца Димитрия одинаковым по росту с воином Димитрием Солунским, т.е. и масштаб здесь не играет роли, определяющей возраст.

Подобная трактовка, возможно, имеет своим началом слова св. Ефрема Сирина: «Все мы воскреснем в тридцатитрехлетнем возрасте».

Моленный образ, каким он предстоит нам от вечности с иконы, является изображением внутреннего человека, у которого всегда только один «идеальный возраст».

Спрашивается, почему же тогда на иконах сплошь старцы, средовеки и юноши? Если дети могут «мужать» до взрослого состояния, то необходим и обратный процесс — усреднение до 33-летнего идеала: логично изображать старцев средовеками.

История знает и такие примеры. Святителя Николая Мирликийского писали (особенно греки) и старцем, и средовеком.

<a href="www.pavel-ko.net/myslik27.php">читать дальше</a>